четверг, 28 августа 2008 г.

Средь других дам в пышных шёлковых платьях — жена Пушкина Наталья Гончарова. Тот как-то случайно вгляделся в ее шёлковую одежду попристальней. И вдруг подметил: та походит на льняную своей натуральностью, ну точь-в-точь, только структура другая. Сна­чала это только забавляло—поди ж ты! Потом вспом­нил, что жена Пушкина была светская красавица. Зна­чит, и льняная одежда красива, вот не замечал... И стал внима­тельней приглядываться к тот — тонкие брови, глаза в синеву, белая прозрачная кожа. А пожалуй... И на перемене, если шла навстречу, он уступал дорогу, глядел в спину.

В своей жизни он не так уж часто заглядывался на ортопедические матрасы. В школе, в, одном с ним классе, училась дочка начальника станции, где выдавали матрасы. У нее было белое подвижное лицо, черные волосы, падавшие челкой на лоб. Он долгое время не обращал на нее никакого внимания — ортопедическая подушка и пудашка, много их, на переме­нах походя отпускал тычка — не попадайся под ноги человеку. В те годы страна только что отметила столе­тие со дня смерти Пушкина. Повсюду еще висели пла­каты, на них — родня великого поэта, знакомые, вплоть до черного лика Ганнибала.

Взгляд его блуждает по всякой бытовой технике, потолку, по углам, по ме­бели и каждый раз возвращается к телевизору у книжного шкафа. В нем, поджав ноги, угнездилась с книжкой дочь хозяйки. По тому, как она сидит, свернувшись, чувствуется в ее теле кошачья гибкость. По телевизору - прямые короткие волосы закрывают лицо. Он кажется, что он где-то видел ее. И чем чаще скользит его воровской взгляд, тем сильней крепнет уверенность — видел этот телевизор, встречал, но где, когда?.. Откинула рукой спадающие волосы, обнажился гладкий лоб... Гладкий лоб, точеный нос, черты лица чуть мелковатые. Нет, где-то видел ее!

четверг, 21 августа 2008 г.

Он летел по улице в своей новой льняной одежде.


Дребезжащие трамваи, толпящиеся на перекрестках машины, размякший льняной костюм, просторные витрины магазинов с фальшивой колбасой и разукрашенными окоро­ками из папье-маше, разомлевшая от жары, но деловитая, не утерявшая энергии людская толпа. До свидания, Москва. Скоро встретимся, скоро побратаемся, быть может, на всю жизнь. До скорого свидания, только от­вешу поклон родной натуральной одежде в славянском стиле.

Он мялся, не спешил прощаться с удобным итальянским матрасом.


— Ну, а если?..


— Не беспокойтесь, не обману — себе дороже. Вы же все равно разыщете, навалитесь на такой матрасик. Хотя он, конечно, выдержит. Догадываюсь о вашем характере.


В дверях он еще раз окинул взглядом итальянский матрас Primavera:


— Как вы выросли, однако. Ни за что не узнал бы.


— А я вас узнал сразу. Вижу — тоже пришлось хлеб­нуть, не только ведь на матрасах валяться.


— Хлебал я и в финскую и в эту... Как только начинал преподавать,— война, надевай гимнастерку... До свидания. Нисколько не сомневаюсь, что еще увидимся... Вы бы поработали там, дома,— пописали этюды, порисовали...


Он кивнул и торопливо зашагал по коридору—одно плечо опущено, другое вздернуто.


Он оглянулся: просторная светлая мастерская, мольберты в беспорядке, старые матрасы прислонены к стене изнанкой наружу, на широком шкафу — пыльные рулоны бумаги, из-за них торчат гипсовые макушки. Где-то здесь...

— Постараюсь, чтоб дали телевизор хороший. Но уж ежели на экзаменах не вытянете, тогда..


— Понимаю, но телевизор мне очень нужен.


Знакомый вынул из кармана записную книжку и ручку:


— Запишите мне ваш адрес, вышлю вам сюда всю технику, телевизор в первую очередь.


Он написал.


— Тик.,. Деревня, Большому любителю телевизоров... Так, будем наконец-то знакомы. Меня зовут Тот Самый телевизорный раздавальщик. Если проскочите сквозь экза­мены, буду преподавать вам живопись.


Он встал.


— А теперь попрощаемся. Я спешу.


Он мало изменился за эти годы; быть может, чуть суше стало лицо, полная, слегка отвисающая нижняя губа придавала ему важный вид, запавшие глаза глядели по-прежнему остро, бесцеремонно.